Я резко поднимаю голову и моргаю, глядя на него, и в груди снова появляется то же чувство, как и вчера ночью.
— Почему она не может оставить маму?
— Ну, как же она может … — слова застревают у Анселя в горле, и он нервно оглядывается на Оливера. — Черт.
Оливер у нас, как скала, его эмоции всегда было сложно угадать, но я знал его лучше всех. И сейчас, глядя, как он ерзает на диване, вижу, что ему явно неловко. И тогда до меня доходит, хотя эти двое ничего и не сказали. Я все понимаю.
Харлоу упомянула, что ее мама плохо себя чувствует. Мистер Фёрли спрашивал о здоровье Маделин. Желание Харлоу забыться и убежать от всего. Мама Харлоу серьезно больна, и это не простуда или грипп.
— Боже мой, — простонав, я закрываю лицо руками.
— Рак груди, — тихо говорит Оливер. — Кажется… сейчас прогрессирующая стадия. Ей сделали операцию пару недель назад, а сейчас она проходит курс химиотерапии.
— Третья стадия? — догадываюсь я.
Он кивает.
— По-моему, так. Как я слышал, она пока хорошо справляется.
Я только и могу, что смотреть в свою тарелку, ведь в груди колет знакомая боль. Я не знаю точно, на что я больше злюсь: на Харлоу, потому что она скрыла это от меня, но рассказала всем остальным, или на всех, что держали это от меня в секрете. Я все ей рассказал, а она не смогла со мной поделиться? Ведь я бы точно это понял.
Я бросаю вилку, и звук разлетается по всему ресторану, заглушая работающий телевизор и разговоры других посетителей. Все, что я съел, застряло у меня в горле, и я не знаю, чего мне хочется больше: чтобы меня стошнило или убраться отсюда к чертовой матери.
— Финн, — хватая меня за руку, говорит Оливер. — Послушай, я не знаю, почему она тебе не рассказала. Но это не мой секрет, чтобы всем рассказывать. Богом клянусь.
— Я знаю.
— У нее на это были свои причины, — тихо говорит Ансель.
— Ну, спасибо, утешил.
— Подумай об этом, прежде чем делать глупости, хорошо? Я сам сильно накосячил с Миа. Просто выслушай ее.
Я встаю, достаю бумажник и бросаю двадцатку на стол.
— Ты куда собрался? — спрашивает Оливер.
Я качаю головой. Чувствую, как сердце бьется о ребра, а в ушах гудит кровь. Я так переживаю за нее, но при этом злюсь и не понимаю, почему она мне ничего не сказала. Мое лицо горит, и я не уверен, что сейчас хочу найти Харлоу и спросить ее, какого хера тут происходит… Или же мне просто хочется сесть в машину и уехать.
— Мне нужно сделать пару звонков, — вместо этого говорю я. — В последнее время я был не самым лучшим капитаном и братом, поэтому придется многое наверстать. Они сейчас занимаются ремонтом, и мне нужно кое-что проверить. Я свяжусь с вами позже, парни.
Проходит всего час от моей пятичасовой рабочей смены на NBC, когда мне звонит Сальваторе и говорит, что согласен на мое предложение. Ему не только понравилась моя идея, он еще собирается предложить мне должность в своей новой компании.
— Хватит уже перекладывать бумажки в офисе, — говорит он. — Ты должна занять свое место, ребенок. — и впервые в жизни я согласна.
Я готова.
Я едва могу сосредоточиться на гигантских стопках документов, которые нужно разложить, на копиях, которые делала, и на кофе, что подавала. Наконец-то мы нашли выход, подходящий для всех: Финн может сохранить семейный бизнес, а я чаще смогу быть с ним.
Первое, что я делаю в понедельник после обеда, когда выхожу из офиса, это пишу Финну:
«Ты у Оливера?»
Я вижу, как он начинает печатать в ответ, но перестает. Я спускаюсь на лифте, выхожу из здания, подхожу к машине, все это время глядя в телефон, чуть не врезаюсь в телефонную будку и не сбиваю велосипедиста, потому что толком не смотрю, куда иду.
Я уже почти подъехала к дому, когда получаю ответ:
«Ага».
«ОК, оставайся там», — пишу я, смеясь над тем, как много времени ему потребовалось написать одно слово.
Также безумно долго он идет к двери, хотя его грузовик все еще припаркован возле дома. И когда открывает, он выглядит… плохо.
Даже мрачно.
— Привет, — говорю я и встаю на цыпочки, чтобы его поцеловать. Он недавно принял душ, но не побрился. Он колючий и пахнет мылом и кофе. Но он не наклоняется ко мне, а только подставляет щеку.
— Привет, — избегая зрительного контакта, Финн отходит, чтобы я смогла пройти в дом.
— Сегодня ты не очень-то и… любезный, — бормочу я, усаживаясь на диван. Я чувствую тяжесть в животе и, глядя на него, начинаю мысленно вспоминать, что я сказала или сделала за последние сутки, из-за чего он мог так себя вести. — Я что-то сделала?
Он хмыкает, пожимает плечами и спрашивает:
— Ну как дела?
Я на минутку останавливаюсь, ведь он не ответил на мой вопрос. Но я пришла сюда с хорошими новостями, меня так и распирает все рассказать и поднять ему настроение.
— Я пришла кое-что тебе сказать. Что-то очень хорошее.
— Хорошее, говоришь? — глядя на меня, спрашивает он. Его лицо с мрачного меняется на заинтересованное. — Хорошие новости о твоей маме?
Я замираю, не уверенная, правильно ли я расслышала.
— Что ты сказал?
— О твоей маме? — повторяет он. — Хорошие новости о ее здоровье?
— Но как… — запинаюсь я, закрыв глаза, и сердце подпрыгивает в груди. Финну я еще ничего не говорила, значит, он узнал от кого-то еще. — Нет. Но я… Как ты… — я оглядываюсь вокруг, пытаясь найти слова. Кто ему рассказал, и как много он знает? Желудок скручивает. Теперь мне понятно его настроение. — Финн, я собиралась тебе рассказать, но это не было…